ЧТО НУЖНО ДЛЯ СТИХОВ
Я часто слышу и читаю о «поэтическом даре», но что это значит? Приходит ли к поэту незримое существо, муза или гений, или кто еще? Если да, то какова доля участия в процессе написания стихов самого поэта? Вообще, почему стихи у одних получаются, а у других нет? Чувствую, назрела необходимость ответить на эти вопросы.
Я не знаю, как другие пишут стихи, но знаю, как сам их пишу. Думаю, многим участникам форума на моем сайте это тоже будет интересно узнать. Итак, разоблачаюсь. Процесс стихосложения покажу на примере одного из последних стихотворений. Во-первых, я считаю его лучшим из написанных в этом году. Во-вторых, я сочинил его недавно и хорошо помню все этапы его создания. Вот эти стихи.
***
Движется космический корабль -
Удлинённый, глянцево-стальной.
Льется свет, томительный и слабый,
Сквозь хрустальный купол надо мной.
Невесомым телом через поры
Я ловлю тяжелый гул комет,
Ритм пульсаров, шорох метеоров
И преобразую в боль и скорость,
В полузабытьи скользя на свет.
Я всё ближе.
Я увижу вскоре,
Что века назад открылось мне:
Перистые листья, берег моря,
Дивный лес в изгибах плоскогорий,
Грозных чудищ в расписной броне.
Ночью, при бессоннице, сама собой пришла строфа «движется космический корабль», очень красивая ритмически: пеон-I с усеченной 3-ей стопой практически не встретишь в русской поэзии. Всё стихотворение выдержать в таком «алиенском» формате без ущерба содержанию не получится. Если ты не ставишь, как Брюсов, опыты по ритмике и евфонии, то есть не собираешься писать именно таким замысловатым метром и без оглядки на смысл, то скатишься к хорею (сравните, например: «Гул затих, я вышел на подмостки…»). Но хорошее начало полдела откачало. Сохраняю.
Итак, есть интересная тема: стихи редко пишут о космических кораблях. Но есть и существенное затруднение: слово «корабль» не имеет полных рифм. Хорошим решением стала бы «внутренняя» рифма в стиле Бальмонта, но у меня это уже было, и именно на слово «корабль», в стихотворении «Гил-Эстель»:
Или вечером, или за час до утра,
Близ слияния моря, зари и луны,
Люди видят порой белокрылый корабль,
Излучающий свет заповедной страны.
Повторяться не хочу, и придется искать рифмоид. У меня нет против них предубеждений. На мой взгляд, умело используемые рифмоиды не только не портят стихи, но и позволяют избегать смысловых банальностей. Но рифмоиды должны быть полностью в теме: только так, путем приращения смысла, они компенсируют нескладность. Слово «слабый» в сочетании со словом «свет» решает эту задачу. Действительно, какой еще может быть свет в дальнем космосе? Сохраняю.
Теперь нужно как можно яснее представить себе объект описания и остраннить его. Думаю, необходимо пояснить, что такое «остраннение». Термин этот введен, насколько мне известно, В.Шкловским для описания творческого метода русских модернистов начала ХХ века. Метод заключается в том, чтобы поставить изображаемый объект в какие-либо необычные условия и таким образом раскрыть некие скрытые его свойства, качества. Остраннение отчасти похоже на всем известный гротеск, но это чисто внешнее сходство. Гротеск преследует сатирические цели, а остраннение не связано с сатирой непосредственно. Так, старый велосипед в прихожей не производит никакого впечатления, но на выставке, под лучами софитов, он становится средством выражения некой идеи скульптора-авангардиста, порождает художественный смысл. Но вернемся к стихотворению.
Что толку изображать звездолет в виде летающего небоскреба, как в каждом втором голливудском фильме? Летающая тарелка еще банальней. А вот ртутная капля, вытянутая в полете, – это уже нечто. Сохраняю.
Пилот за штурвалом – это неинтересно, а для путешествия меж звезд, длящегося столетиями, и нереально. В литературе есть великолепный пример «альтернативной» астронавигации. Я говорю о звездолете «Тантра» из романа И.Ефремова «Туманность Андромеды». Навигатор смотрит на светящиеся шкалы и слушает звук приборов. Диссонанс в техномузыке означает какой-то сбой в системе. Это интересно, но не более того, и главное, уже было. А вот если мы пойдем дальше и заставим нашего пилота слушать космос непосредственно, будет именно то, что надо. К тому же живая, поющая Вселенная – одна из моих излюбленных тем, раскрыта в десятках моих стихотворений и берет начало из лирики Тютчева, а еще из работ русских философов-космистов и близких этому направлению поэтов, в частности, Н.Заболоцкого. Логичным будет и то, что пилот-алиен, непосредственно воспринимающий космическую энергию, может сам и преобразовывать ее в движение подобно кальмару, вбирающему воду и с силой исторгающему ее из себя. Момент осознания читателем принципа движения звездолета, стык «тонкого» мира и реальности – это кульминация стихотворения, и я сознательно подчеркиваю этот момент «лишней» строфой: «И преобразую в боль и скорость…» Всё вышесказанное идеально складывается в целостную мифопоэтическую картину зарождающегося стихотворения. Сохраняю.
Задумаемся о цели полета. Сам собой напрашивается еще один устойчивый и хорошо разработанный мифопоэтический конструкт, происходящий из моего детского увлечения палеонтологией. Как мы представляем себе хрестоматийный вариант доисторического мира? Неглубокое, теплое море, старые, сглаженные временем горы, древовидные папоротники и, конечно же, динозавры. Но стоит ли ради этого тащиться через весь космос? Поэтому мы через остраннение сделаем последних если не разумными, то, по крайней мере, облаченными и волевыми. Как именно выглядят эти «грозные чудища в расписной броне», расписывать решительно не следует: пусть здесь со мной сотворчествует читатель, пусть будет пища для его воображения. Сохраняю как есть.
Всё, стихотворение в общем виде готово. Дальше начинается его отладка. В течение нескольких дней, а иногда и месяцев, я прокручиваю его в голове, заучиваю. Многолетнее преподавание литературы привело меня к убеждению, что действительно хорошие стихи - это те, которые запоминаются даже самыми бестолковыми школьниками легко, как бы сами собой. Если в стихотворении есть какая-то несуразность, она мешает заучиванию. И я стараюсь убрать эти несуразности, заменяя их более благозвучными контекстными синонимами. В данном стихотворении я долго сглаживал следующие места. «(Каким?) телом через поры» – неподвижным, распростертым и, наконец, невесомым. «(Какой?) лес (где?) плоскогорий» - древний, темный, наконец, дивный; на склонах, на кромке, в излучинах предгорий, и окончательный вариант – в изгибах плоскогорий. «Что (когда?) (что сделало?) мне» - века назад приснилось, столетиями снилось, наконец, века назад открылось. Такая работа идет над каждым стихотворением, некоторые я правил и дописывал спустя несколько лет. Еще я часто и охотно читаю свои стихи вслух себе и другим, делаю из них песни на простенькие мелодии и слушаю, как это звучит. Тоже очень помогает при отладке.
Так что же нужно для стихов?
Нужно иметь собственную поэтическую реальность, которая по крупинкам собирается всю жизнь из того, что считаешь красивым.
Нужно иметь определенное системное представление об этой реальности, сложить на ее основе мифопоэтический конструкт, концептосферу – суть не в терминах, а в целостности и системности, иначе поэтическая реальность будет просто набором приятных впечатлений и воспоминаний.
Нужно намеренно остраннять то, что описываешь, избегая, по возможности, всяких общих мест, банальностей и культурных штампов.
Нужно заучивать свои стихи наизусть, рассказывать их самому себе и другим, внимательно слушать себя и убирать или менять всё, что торчит, мешается и выпадает.
И ничего особо сложного :)
|
