* * *

 - Расскажи про комету, придворный мудрец-астроном:

Что горит над моею страною размытым пятном?

Говорят, это рыщут по звездам, желая войны,

Боевые гепарды и всадники в шлемах стальных…

 

И мудрец отвечал:

- Видишь небо? Оно как вода.

В нем комета – холодное тело из синего льда.

Эта льдинка плывет по эфирным просторам к Земле.

Растворяется лед, остается серебряный след.

 

- Говорят, скоро вновь над страною промчится чума,

Вновь потащат крюками тела, запылают дома.

И еще говорят: вся беда в молодом короле,

Что творит колдовством небывалое зло на земле…

 

И мудрец отвечал:

- Нет сражений, где дышит прилив,

Где тенями драконов скользят мимо нас корабли,

Где рои метеоров, как стаи летающих рыб,

Нет чумы и пожаров, есть только законы игры.

 

А беда не в тебе. Этот мир тратит свет и покой.

Так комета роняет снежинки одну за другой.

Возвращайся домой, к непонятной другим ворожбе,

И спокойно прими тот упадок, что выпал тебе.

       

 

              <ОТ Ф.СОЛОГУБА>

 

Если тесно тебе, и не можешь терпеть

Дня без отдыха, ночи без сна,

Нужен ключ, без которого не отпереть

Чудо-дверцу в миры-времена.

 

Этот ключ кован молотом белого льда,

Закален алой кровью живой,

В рукоятку его насмерть вбита звезда,

И лежал он сто лет под землей.

 

Он покрыт вязью слов на чудных языках

Вроде тех, что ты слышишь во сне.

Невелик он, да тяжесть его велика –

Не под силу порой даже мне.

 

Так что если опять ты не сможешь унять

Отвращенье свое или боль,

Ключ возьми у меня, если сможешь поднять,

А возьмешь – век носить с собой.

 

 

     ЗОВ КТУЛХУ

 В черной цитадели под покровом океана,

Медленно пульсируя в звенящей тишине,

Пребывает кто-то непридуманный и странный

Миллиарды лет в кошмарном сне.

 

Тот, кто направляет злого мага против Света,

Гонит экспедиции сквозь джунгли и пески,

Темным вдохновением пронзает сон поэта,

А безумца – приступом тоски.

 

Если это ветви – почему в них холод стали?

Если это цепи – почему они растут?

Если это змеи – что за силы их сплетали

В страшный ком, пульсирующий тут?

 

Под свинцовым морем, в вулканических чертогах,

В стуже и безмолвии он грезит обо мне –

Кто-то больше жизни, глубже ада, старше Бога,

Миллиарды лет в кошмарном сне.

 

Он являет мне порою неземные лица,

Стершиеся надписи на древних языках,

Как сражали боги на небесных колесницах

Ящеров в доспехах и шипах…

           *   *    *

 

Каменный идол оцепенел на горе.

В бледных разводах солей его голова.

Сны его – мхи да снега со следами зверей.

Память его – потаенная тропка волхва.

 

Серое море в сумерках – это игра

Духов с прохладными крыльями северных птиц.

С ними приходит вьюга – наша сестра.

Ветер касается скважин наших глазниц.

 

И обретают зловещий смысл письмена.

Пенится морем песен древний напев.

Каменный бог вспоминает: идет война.

Темным огнем разгорается в нем мой гнев.

 

Стихнет пурга, успокоятся духи ветров.

Утро одарит нас оцепенением сна.

Но не забудутся жар ритуальных костров,

Ритм заклинаний и кровь

На моих руках колдуна.

 

 

           *   *    *

 Это было. Было наяву.

Или, может быть, случится вскоре:

Я – громадный змей, и я плыву

В неподвижном леденящем море.

 

А вокруг меня – армады рыб.

Рыбы дышат, двигают телами,

Прикасаются к бокам, как пламя,

Ускользают, словно из дыры…

 

 

           *   *    *

 Я мог бы нести тебя к дальним планетам,

Облечь твое сердце в сиянье звезды,

Я многое мог бы, но нужно ли это?

Ведь жизнь – это дым.

 

Я мог бы заполнить любовью все небо,

Построить дворцы средь Великой Воды,

Я мог бы, но все это просто нелепо,

Ведь жизнь – это дым.

 

Сломать тебе жизнь, превратить в свою жрицу,

Засыпать песком, замести все следы –

Я мог бы, но все это нам только снится,

Ведь жизнь – это дым.

 

 

           *   *    *

 За стрельчатым окном – твердыня замка,

Портрет в старинной раме на стене,

А на портрете – воин с царственной осанкой,

Искавший славы на святой войне.

 

Прошли века, но полотно хранило

Как будто для нее и блеск меча,

И красоту лица его, и силу,

Закованную в сталь его плеча.

 

Любовь мучительна, любовь греховна,

Но в сердце только он, а разум слеп.

И по ночам она идет в часовню,

Спускается одна в холодный склеп…

 

Он здесь, под самым старым из надгробий.

Мне кажется, что сквозь сырой гранит

Ей видно скорбно сдвинутые брови

И восковое кружево ланит.

 

Он все такой же. Он почти нетленен.

И в неземном спокойствии лица –

Прекрасный сон о ней,

И я дарю им сновиденья:

Пусть хоть они пребудут вместе до конца.

 

 

           *   *    *

Икринка застыла в прозрачной воде.

Над нею проходит волна,

Сплетаются тени коралловых тел

В узорных тропических снах.

 

Цветные медузы, играя, плывут,

Не зная, что здесь, на мели,

Как опухоль, зреет чудовищный спрут,

Способный топить корабли.

 

Он видит, как ночью сияет планктон,

Он силится что-то понять

Про толщу воды весом в тысячи тонн,

Где скрылось чудовище-мать.

 

Его ждет простор бесконечных глубин,

Где жизнь длится тысячи лет.

В икринке легко и светло. Он один.

Он должен родиться на свет.

 

Прорваться за стены прозрачной тюрьмы,

Барахтаясь в алой воде,

На зов этой властной магической тьмы,

На пир в ледяной пустоте